Карл Линней [1975, худож. В. Бескаравайный] - Вера Михайловна Корсунская

только при помощи ножа ухитрялся отделить образцы растений от векового ковра.

Начиная с Ангерманланда он шел пешком: бездорожье и денег мало. Из-за этого нельзя собрать все растения, которые, он знал отлично, представляют большой интерес. Что же, приходится больше записывать и рисовать.

Временами, особенно к вечеру, когда, усталый, он подыскивал укромное местечко для ночлега, фантастические формы скал пугали его. При отблеске костра они выступали из мрака еще более причудливыми, чем казались днем. На память приходили сказания и легенды, когда-то услышанные в детстве, о таинственных существах, населяющих леса и воды. От болота поднимался густой туман, может быть, это лесные духи собираются в хоровод. Эльфы кружатся в воздухе… Ночью из воды выйдут русалки и затеют пляски. Они будут сидеть на больших камнях, выжимая длинные косы, украшенные растениями…

Скоро Иванов день. Ночь под этот день волшебная; все потайные силы природы знают его и празднуют. Люди покинут жилища и всюду на холмах зажгут огни, будут плясать вокруг костров и вести хороводы. Потом начнут соревнование в прыжках через огонь. Комнаты убирают зеленью, усыпают пол можжевельником и еловыми ветками…

Карл давно простился со сказками, но здесь, вдали от жилья, в полном одиночестве мысли бегут подчас как-то сами по себе.

Вот там впереди, немного левее, торчит обломок сосны — сколько их гниет на скалах, — но до чего же он похож на маленького чура, волшебное существо из шведских сказок. На нем черная широкополая шляпа, длинный сюртук, серые панталоны.

— Чуры водятся в каждом доме, они приносят счастье, а иногда уходят далеко-далеко в лес. Бывают разные чуры: добрые и злые… Моя бабушка говорила, что наш чур носит деревянные башмачки и стучит ими — тук-тук! Ты не видел чура?

— Кто это говорит? А, маленький Самуэль! Пойдем ко мне в садик, я покажу тебе незабудки! Они получше твоего чура. В чуров грех верить; отец говорит, это остатки язычества…

Да он же заснул! Костер погас, надо скорее развести его снова, что не так просто, если все сучья мокрые. Впрочем, стоит ли разводить его: ночь на исходе, уже светло, и где-то близко ферма. Он узнаёт это по ровному гудению самопрялки, доносящемуся откуда-то из чащи. В полной тишине леса, где только прошлогодние иглы слегка похрустывают под ногами, отчетливо слышен шум самопрялки или ткацкого станка.

Линнеус собрал свое немудреное имущество и зашагал по направлению звука, не боясь, что хозяева еще спят. На фермах встают до рассвета, и тотчас каждый принимается за свое дело.

Скудная почва и длинная зима этих мест приучила крестьянина к трудолюбию. Заботливый земледелец летом, он превращается зимой в ремесленника на все руки. Плотник, каменщик, сапожник, при надобности кузнец и токарь, он постоянно в работе и заботе.

Деятельная практичная жена ему под стать: она трудится по дому, на кухне, управляется со скотом. Долгими зимними вечерами налаживает ткацкий станок и ткет отличные скатерти, покрывала, полотенца, половики. Из-под ее рук выходят чудесные вышивки, кружева. Она шьет своей семье всю необходимую одежду. А как крахмалит юбки себе и дочерям, как плоит белоснежные чепцы к воскресной обедне! Они стоят, словно железные, на их гладко причесанных белокурых волосах. И ко всему этому порядку она приучает дочек чуть не с колыбели.

Линнеус знал и любил все эти привычки и обычаи, знакомые ему по родному Стенброхульту. Он любил зайти в крестьянский дом, купить что-нибудь съестное, поговорить о посевах, об урожаях, выкурить трубку с хозяином, расспросить дорогу.

По целым дням он довольствовался одним ржаным или овсяным шнакебрёдом — твердой, как камень, толстой лепешкой, величиной с тарелку, с дырочкой посредине и нарезами, чтобы легче было отломить кусок. По дешевой цене Линнеус покупал шнакебрёды на фермах, мимо которых проходил.

Они появлялись порой совершенно неожиданно где-нибудь в «скоге», чаще всего на берегу озера или речки, расцветая среди темной зелени красным цветком с белой бахромой. Шведы любят красить стены своих деревянных домов в красный цвет, а рамы широких окон — в белый. Дощатые крыши их, покрытые березовой корой, а потом дерном, зарастают мхом и травами, превращаясь в своеобразный висячий сад.

Иногда на крыше паслась коза или резвились ребятишки. Увидев чужого, они прекращали забавы и долго смотрели ему вслед…

А вот и ферма у озера.

— Милая фрёкен, не может ли ваша матушка продать мне пару шнакебрёдов? — обратился Линнеус к голубоглазой, румяной девушке, кормившей кур у крыльца.

Вспыхнувшие щечки убедительно сказали, как польстило это любезное обращение, ведь так называют только дворянских дочерей. Ей же, девушке низшего сословия, оно не подобает. Фрёкен сделала книксен и убежала в дом. Через минуту она вернулась с несколькими хлебцами и дала их гостю.

— Матушка приглашает вас отдохнуть в гостиной. — Голубые глаза приветливо улыбались. Линнеус заплатил, учтиво поблагодарил молодую хозяйку и двинулся дальше.

Тропинка бежала через холм. Поднявшись на него, Линнеус взглянул вниз на озеро — голубое блюдце в зеленом венке, отражавшее небо и скалистые вершины берегов. Водную гладь нарушали только темные обломки скал, торчавшие в ней как гигантские лягушки. Вот белка скакнула в вышине. Где-то тукнул дятел, чайка пролетела над озером. Тишина… тишина…

Впереди опять озеро. Ему не привыкать и не удивляться количеству их; он швед и скорее удивился бы, не встретив воды в течение нескольких часов.

Пожалуй, только Финляндия получает пальму первенства по количеству озер в сравнении со Швецией. В одной шведской провинции — Зёдерманланде — даже сложилась поговорка: «Когда бог отделял сушу от воды, он забыл о Зёдерманланде».

Чем дальше к северу, тем путь становился труднее, а денег все меньше, несмотря на жестокую экономию. Местами, по колено в болоте, наглотавшись мошкары, голодный Линнеус решался взять себе проводника.

— С проводником я пройду быстрее, и расход на него покроется экономией пути.

В Умео ему сказали, что путешествовать по Лапландии летом невозможно ввиду полного бездорожья. В летнюю пору этот пустынный печальный край представляет собой непроходимое болото, над которым не смолкает комариный звон. Можно пробираться только по воде — озерами и реками.

— Подождите у нас до зимы или поезжайте пока домой и возвращайтесь к зиме. Выпадет глубокий снег, заровняет ямки и холмики, и на легких лапландских санках олени помчат вас, куда захотите.

— Поймите же, что летом наша страна превращается в настоящее болото. Вы говорите: «Буду пробираться водными путями». Наши горные реки очень порожисты. Одни лопари ухитряются проехать по порогам, — убеждали его.

Но что зимой здесь делать ботанику, пришедшему собирать растения и изучать минералы?

— Пойду дальше. Буду